Стремлюсь и хочу!
С улицы доносится странная смесь звуков: шорох листьев, царапанье метелки об асфальт, быстрые и суетливые шаги, чей-то смех, лай собак. Воздух наполнен только что прошедшим дождем, и мне кажется, что сейчас у города скорее вечер, чем раннее утро. Я написал с полдесятка писем. которые навсегда останутся неотправленными, и время снова погружаться в сны, но мне не хочется.
Я словно вижу кого-то на фоне окна, но на самом деле не вижу, видимо, слишком много кофе и слишком мало табака. Но я помню день, когда стоял на белоцерковском вокзале и смотрел на какие-то странные рельсы. Просто смотрел. Стоял. Смотрел. А поездов не было. А в наушниках играла музыка, которую я больше никогда не решусь прослушать.
Наверное, надо занять руки чем-то, кроме телефона. Например, забить на всех, включить свет и вышить кайму на браслете. Или закрепить бусинки-капли на сережках. Столько проектов, и ни один не пахнет счастьем, а руки постоянно ухитряются царапаться об бисер. Солнце восходит сейчас как-то странно и резко, будто атакуя больничные окна. И бисер рассыпается, а чего следовало ожидать.
Я слишком долго молчал, чтобы теперь заговорить... и чтобы продолжить молчать. Но есть вещи, о которых лучше не говорить никогда. Например, о том, как я уронил однажды, далеко не в этой жизни, на ступеньки дурацкий букет. Или о чьей-то холодной, тяжелой ладони, лежащей на моей щеке и не дающей ни повернуться, ни вывернуться, ни отстраниться. Или о вкусе коньяка с пряностями. Или о простынях, залитых шампанских, и диком смехе.
Снова начинается дождь, но я слышу море. Я сижу в этой грязной темной палате и понимаю, что
ответов не будет.
Я словно вижу кого-то на фоне окна, но на самом деле не вижу, видимо, слишком много кофе и слишком мало табака. Но я помню день, когда стоял на белоцерковском вокзале и смотрел на какие-то странные рельсы. Просто смотрел. Стоял. Смотрел. А поездов не было. А в наушниках играла музыка, которую я больше никогда не решусь прослушать.
Наверное, надо занять руки чем-то, кроме телефона. Например, забить на всех, включить свет и вышить кайму на браслете. Или закрепить бусинки-капли на сережках. Столько проектов, и ни один не пахнет счастьем, а руки постоянно ухитряются царапаться об бисер. Солнце восходит сейчас как-то странно и резко, будто атакуя больничные окна. И бисер рассыпается, а чего следовало ожидать.
Я слишком долго молчал, чтобы теперь заговорить... и чтобы продолжить молчать. Но есть вещи, о которых лучше не говорить никогда. Например, о том, как я уронил однажды, далеко не в этой жизни, на ступеньки дурацкий букет. Или о чьей-то холодной, тяжелой ладони, лежащей на моей щеке и не дающей ни повернуться, ни вывернуться, ни отстраниться. Или о вкусе коньяка с пряностями. Или о простынях, залитых шампанских, и диком смехе.
Снова начинается дождь, но я слышу море. Я сижу в этой грязной темной палате и понимаю, что
ответов не будет.